
Или вот стою, например, в очереди. Очередь вообще является одним из самых метафорически точных срезов нашего социума, так что где, как не в очереди заниматься убогой бытовой рефлексией такому убогому бытовому рефлексатору, как я? Но не в этот раз. Потому что прямо передо мной стоит дедушка и пытается рассчитаться на кассе.
Дедушка при этом совсем не колоритный, как вот знаете, бывают такие стильные дедули, или просто симпатичные, или там с какой-то бородой императорской, или с бравыми усами, или с выправкой морской. Ничего такого, обычный дедуля: в меру неопрятный, в меру неприятный, спортивные штаны с пузырями на коленях заправлены в строгие носки цвета моей жизни, которые надеты под видавшие виды сандалии, спортивная куртка накинута на расправленную фланелевую рубашку в шотландскую клетку. Железобетонная классика советского дедули в общем. Который набрал покупок на 164 гривны тем не менее.
- Скидочная карта есть? – равнодушно, но любезно интересуется продавщица.
- Нет у меня никакой карты, – злость, ненависть, тлен, гроб, зима, Чернобыль и взрыв селитры в Бейруте растеклись по магазину от интонации его голоса.
Невольно застыв в восхищении перед силой негатива и магнетизмом зла этого обычного, казалось бы, дедули, я тут же решил прийти на помощь некоронованному и невоспетому Оззи Озборну Польского спуска:
- У меня есть, возьмите мою!

Я видел много фильмов ужасов и знаю все основные правила поведения при личной встрече с разными воплощениями зла, так что я даже не глянул в сторону деда, деловито продолжая пялиться в давно потухший экран телефона, делая вид, что существую. Но дедуля и не собирался меня пронизывать уничижающим взглядом, он привык делать больно иначе.
- Не надо мне никаких карточек.
Обращался при этом он вовсе не ко мне, а прямо к продавщице. Это был сильный ход. Куда там моё молодежное «воткнул в экран телефона» перед настоящим олдскульным игнором. Такого ледяного душа я не испытывал с тех пор, как расстался с бывшей. Но я тоже не лыком шит! Поэтому, ни в коем случае не смотря на деда, уже протягиваю карту кассирше:
- Вот. 5%. Возьмите.
Немного растерявшаяся девочка на кассе взяла карту, и, быстро пикнув ей, бодро сообщила:
- С вас 156 гривен.
Дед был страшно недоволен, и каждый его жест служил лишним тому подтверждением. Он рывком достал из кармана спортивных штанов мятый тубус купюр, достал оттуда первую попавшуюся двухсотку и небрежно кинул на кассу. Штанина при этом наполовину выправилась из носка. Дед посмотрел на неё, на деньги, на карман, на продавщицу, снова на выправленную штанину, и начал угловато засовывать пачку денег обратно.
- Ой, а у вас мельче нет?
- Мельче? Да куда ж мельче? Дать вам купюру 156 гривен?

Нечеловечески прекрасное выступление, в котором было все: артистизм, харизма, боль прожитых лет. А главное – истина! Ведь он же чертовски прав. Я недавно рассчитывался с этой же девушкой. Взял банку пива за 17 гривен, даю купюру в 20, и она мне ровно точь-в-точь с такой же интонацией и невинностью президента, назначающего своих приятелей на главенствующие должности страны: «Ой, а у вас мельче есть?»
Дед забирает сдачу, наклоняется заправить штанину в носок и, наконец, удостаивает меня своим взглядом исподлобья: седые волосы, короткая стрижка, подобие пробора, белые водяные глаза, тонкие губы, выразительные морщины на грубом холсте лица. Клинт Иствуд Деволановского спуска. И тут он мне цедит такой сквозь зубы:
- Ну что, доволен?
Господи, дай бог ему здоровья! Это и есть лучшие представители человечества. Человеческий идеал. Когда-то я мечтал стать таким же в старости. Теперь я мечтаю стать таким же прямо сейчас. Немедленно.
